Неточные совпадения
— Ну, довольно же, довольно! — восклицал я, — я не протестую, берите! Князь… где же князь и Дарзан? Ушли? Господа, вы не видали, куда ушли князь и Дарзан? — и, подхватив наконец все мои деньги, а несколько полуимпериалов так и не успев засунуть в карман и
держа в горсти, я пустился догонять князя и Дарзана. Читатель, кажется, видит, что я не щажу себя и припоминаю в эту минуту всего себя тогдашнего,
до последней гадости, чтоб было понятно, что потом могло выйти.
На
последних пятистах верстах у меня начало пухнуть лицо от мороза. И было от чего: у носа постоянно торчал обледенелый шарф: кто-то будто
держал за нос ледяными клещами. Боль невыносимая! Я спешил добраться
до города, боясь разнемочься, и гнал более двухсот пятидесяти верст в сутки, нигде не отдыхал, не обедал.
Я
держу пари, что
до последних отделов этой главы Вера Павловна, Кирсанов, Лопухов казались большинству публики героями, лицами высшей натуры, пожалуй, даже лицами идеализированными, пожалуй, даже лицами невозможными в действительности по слишком высокому благородству.
Затем она обратила внимание на месячину. Сразу уничтожить ее она не решалась, так как обычай этот существовал повсеместно, но сделала в ней очень значительные сокращения. Самое главное сокращение заключалось в том, что некоторые дворовые семьи
держали на барском корму по две и по три коровы и по нескольку овец, и она сразу сократила число первых
до одной, а число
последних до пары, а лишних, без дальних разговоров, взяла на господский скотный двор.
Я поднялся на своей постели, тихо оделся и, отворив дверь в переднюю, прошел оттуда в гостиную… Сумерки прошли, или глаза мои привыкли к полутьме, но только я сразу разглядел в гостиной все
до последней мелочи. Вчера не убирали, теперь прислуга еще не встала, и все оставалось так, как было вчера вечером. Я остановился перед креслом, на котором Лена сидела вчера рядом со мной, а рядом на столике лежал апельсин, который она
держала в руках.
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу,
держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие
последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило
до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
Уж одно то, что Настасья Филипповна жаловала в первый раз;
до сих пор она
держала себя
до того надменно, что в разговорах с Ганей даже и желания не выражала познакомиться с его родными, а в самое
последнее время даже и не упоминала о них совсем, точно их и не было на свете.
— Да, порядочно; сбываем больше во внутренние губернии на ярмарки.
Последние два года — хоть куда! Если б еще этак лет пять, так и того… Один компанион, правда, не очень надежен — все мотает, да я умею
держать его в руках. Ну,
до свидания. Ты теперь посмотри город, пофлянируй, пообедай где-нибудь, а вечером приходи ко мне пить чай, я дома буду, — тогда поговорим. Эй, Василий! ты покажешь им комнату и поможешь там устроиться.
Не верь, а все-таки
держи ухо востро, неровен час и повесится: с этакими-то и бывает; не от силы, а от слабости вешаются; а потому никогда не доводи
до последней черты, — и это первое правило в супружестве.
Ломовы хоть и разорились под судом, но жили в остроге богачами. У них, видимо, были деньги. Они
держали самовар, пили чай. Наш майор знал об этом и ненавидел обоих Ломовых
до последней крайности. Он видимо для всех придирался к ним и вообще добирался
до них. Ломовы объясняли это майорским желанием взять с них взятку. Но взятки они не давали.
Господин Голядкин не только не замечал
до сих пор этого
последнего обстоятельства, но даже не заметил и не помнил того, каким образом он вдруг очутился в шинели, в калошах и
держал свою шляпу в руках.
Поход крестовый
Я на него Европе предлагаю.
Он враг нам всем, не мой один. Испаньи,
Сицилии и рыцарям Мальтийским,
Венеции и Генуи он враг,
Досадчик всем
державам христианским!
Пускай же все подымут общий стяг
На Турцию! Тогда не из
последнихУвидят нас. Но
до того мы будем
Лишь наши грани русские беречь.
Мы не хотим для Австрии руками
Жар загребать. Казною, так и быть,
Мы учиним вам снова вспоможенье,
Войска ж свои пока побережем.
Так все и идем, нос-то по ветру
держим. Где этак безопаснее, к морю аль к речке спустимся, а чуть малость сомневаться станем, сейчас опять на верхи. Кордоны-то обходим со всякою осторожностью, а кордоны-то стоят разно: где двадцать верст расстояние, а где и все пятьдесят. Угадать никак невозможно. Ну, все же как-то нас бог миловал, обходили все кордоны благополучно, вплоть
до последнего…
Что ни говорил Огнев, всё
до последнего слова казалось ему отвратительным и плоским. Чувство вины росло в нем с каждым шагом. Он злился, сжимал кулаки и проклинал свою холодность и неумение
держать себя с женщинами. Стараясь возбудить себя, он глядел на красивый стан Верочки, на ее косу и следы, которые оставляли на пыльной дороге ее маленькие ножки, припоминал ее слова и слезы, но всё это только умиляло, по не раздражало его души.
Мы не будем объяснять судьбы Семена Ивановича прямо фантастическим его направлением; но, однако ж, не можем не заметить читателю, что герой наш — человек несветский, совсем смирный и жил
до того самого времени, как попал в компанию, в глухом, непроницаемом уединении, отличался тихостию и даже как будто таинственностью, ибо все время
последнего житья своего на Песках лежал на кровати за ширмами, молчал и сношений не
держал никаких.
Государства Европы накопили долг в 130 миллиардов. Из этих 130 около 110 сделано в
последние сто лет. Весь огромный долг этот сделан только для расходов на войне. Европейские государства
держат в мирное время в войске более 4 миллионов людей и могут довести это число
до 19 миллионов в военное время. Две трети дохода всех государств идут на проценты с долга и на содержание армий сухопутных и морских. Всё это сделано государствами. Не будь государств, ничего бы этого не было.
Писательское настроение возобладало во мне окончательно в
последние месяцы житья в Дерпте, особенно после появления в печати «Однодворца», и мой план с осени I860 года был быстро составлен: на лекаря или прямо на доктора не
держать, дожить
до конца 1860 года в Дерпте и написать несколько беллетристических вещей.
— Нет, Боже избави… Но здесь не
держу. В деревню перевез все
до последней вазочки и заколотил низ… Не топлю. И мебели там нет никакой.
Молодой человек замолчал. Он ушел в себя, как улитка в свою скорлупу. Понятно, что он должен был
держать в тайне и посещение Кузьмы Терентьева.
Последний взял перстень и ушел, обещая дать еще весточку, но Костя
до самого отъезда его не видел: он не приходил, а быть может его к нему не допустили. Все это страшно мучило юношу, но вместе с тем на его душе кипела бешеная злоба на Дарью Николаевну Салтыкову уже не за себя лично, а за Машу.
До самой
последней минуты от Николая Герасимовича ее почему-то
держали в секрете. Он не знал, когда и каким образом его отправят, и на все его вопросы по этому поводу ему отвечали незнанием.
Напоминаем, что политический момент был крайне острый, а в частной судьбе отца Кирилла наступал «
последний день его красы». Приказный Пафнутиева монастыря Заломавин был человек крутой и отцу Кириллу не мирволил; он запер его с ломтем хлеба и кружкою воды в особливую келью и
держал на замке. Так, вероятно, он хотел его проморить
до пострига в монахи. Кирилле оставалось только лить слезы и петь «жалостные калязинские спевы», сложенные подобными ему жертвами «подневольного пострижения...
Всегда бывало так: если около засыпающего Юры сидела мама, то она
держала его за руку
до самой
последней минуты, — всегда бывало так. А теперь она сидела так, как будто была совсем одна и не было тут никакого сына Юры, который засыпает, — сложила руки на коленях и смотрела куда-то. Чтобы привлечь ее внимание, Юра пошевелился, но мама коротко сказала...
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старою мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не
до их разговоров. Граф Растопчин один
держал нить разговора, рассказывая о
последних то городских, то политических новостях.